Самое красивое и совершенное для мужчины после женщины - это оружие. Ничего лишнего: строгие, технологичные линии, стремительные силуэты, гордые профили стволов и станин.

Оружие прошлого у поздних поколений не вызывает трепета. Местами лишь недоумение: "Как этим можно воевать и чего бояться"? Для меня оружие Великой Отечественной войны – это предметы гордости, нашей национальной гордости.

В музее очень много различного оружия, но некоторые экземпляры просто близки, может по духу, а может своими историями. Среди мощных гаубиц, стройных дивизионных орудий, основательных, как крестьянин, полковых орудий эта внешне несуразная пушчонка, как конек-горбунок из сказки Ершова среди арабских скакунов и першеронов.

«Сорокапятка», «Прощай, Родина», «пукалка» - так окрестила это орудие солдатская молва. Но все эти прозвища все равно несут в себе любовь и уважение простого солдата, встретившего войну у этих пушек. Ведь крайне сложно и не менее почетно было служить в батареях, дивизионах истребителей танков.

Я тоже ее очень люблю. Что она может рассказать? О войне, о жизни, о том времени? Мой друг научил меня чувствовать ее рассказ. Когда я глажу ее исцарапанный с глубокими зазубринами от пуль и осколков щит, я вижу. Вижу редкую цепочку пробирающихся через вековую, бескрайнюю тайгу крепких мужчин с рюкзаками и геологическими молотками. Солнце над зеленым морем. Костер с закопченным котелком. И руки, в неясных бликах костра отмечающие на карте новое месторождение железной руды.

Языки костра отражаются в горящих жаждой свершения глазах и в этих глазах уже пламя домны Магнитки, Сталинграда, Урала. Там, огненной лавой рассыпаясь фонтанами сверкающих капель горящая сталь превращается в сверкающий серебром прокат. А в лицах сталеваров, в их прикрытых темными очками глазах нескончаемые ряды станков. У этих станков серьезные, обстоятельные мужики с сединой в унтер офицерских усах, как кудесники, из бездушных заготовок и болванок творят четкие линии деталей и стремительность тонких стволов. Ртутными кудрями стальная стружка. Сосредоточенные взгляды и грохот прессов. Надсадный крик заводского гудка, сотни, тысячи, миллионы суровых лиц всматриваются в черную бездну репродукторов. Оттуда, как снаряды, разрывая тишину, слова диктора: «Война!»

И вот уже эти же геологи, сталевары, слесари, токари и крестьяне. На руках через ручьи и реки, впрягшись как бурлаки в самодельные постромки. Надрывно хрипя и матерясь вполголоса, тянут исклеванную пулями пушку, выходя из вражеского кольца. Это они, похоронив у дороги своих товарищей, сняв и закопав разбитый пулей, убившей наводчика, прицел, наводили по стволу на голову немецкой колонны тонкий ствол сорокапятки. И в глазах умирающего с разорванным осколком животом, придерживающего рукой вываливающиеся сизые внутренности командира, заслоняя отражение давившего пушку и тела расчета немецкого танка, вновь вспыхнули огни домны.

Домны, у которой стояли уже их жены. И новые орудия, весело подпрыгивая на брусчатке, катились за виллисами и газиками. Лихо выскакивали на улицы немецких, польских, австрийских городков. И молодые сержанты - сыновья их, оставшихся под Брестом, Минском, Смоленском и Москвой солдат, вбивали снаряды в бойницы, превращенных в крепости, домов. Снаряды этой пушки начали войну, задымив копотью горящих немецких танков наше небо под Брестом, поставили точку в войне, влупив в мае сорок пятого в окно рейхстага. Вот она Вам и «Прощай, Родина».

Поклонитесь им у ее щита. Прикоснитесь к ней и всмотритесь в себя. Почувствуйте и постарайтесь увидеть время Великих людей и Великих свершений.