Сентябрьское солнце, еще по-летнему яркое, поднимаясь над кромкой леса, пускает, как шаловливый ребенок, «зайчики» с остекления «фонарей» самолетов. Жухлая, вытоптанная, наезженная колесами трава взлетной полосы упирается в нетронутую зелень поля. Хлопает дверь штабного модуля, и на улицу веселой гурьбой вываливаются экипажи. Молодые красивые парни – в комбинезонах, пилотках, фуражках шлемах, перебрасываясь шутками, идут к своим машинам.

Красота – в силе! Строй стальных исполинов застыл под маскировочными сетями. Их уже сворачивает аэродромная обслуга. Самолеты, как огромные снаряды, блестят серо-стальной краской и черными пауками свастики на килях. Покорные воле пилотов, они несут миру красоту и культуру.

Позади пилотов – почти вся Европа. Развалины Герники, Варшавы, пока еще не покоренного Лондона. И развалины этих странных русских городов. Культура? Красота? Да какие могут быть красоты у «недочеловеков» из полудиких славянских племен!? Красоту несут они – сверхлюди, нация господ. Вот воплощение их гения – втягивает в себя лебедками серые капли бомб. Они несут культуру высшей расы, остальное – пыль и тлен.

Белые шелковые шарфы, красивые открытые лица, улыбки. Солдаты высшей расы. Что смогут противопоставить им эти русские мужики на своих допотопных деревянных бипланах? Смех! Вот они, эти русские - в распоясанных гимнастерках, некоторые босиком, специальными колодами утрамбовывают землю в засыпанных за ночь воронках.

Да, несколько русских фанатиков вчера все-таки прорвались к аэродрому и на своих самолетиках штурмовали его. Вот на краю полосы обломки одного из них. Почему он не выпрыгнул? Почему не сел на их аэродром и не сдался на милость победителей? Этот фанатик врезался в самолетную стоянку. На краю полосы – три березовых креста. Это погибшие камрады. А русский так и скалится обожженным лицом из смятой в лепешку кабины своего самолета. Жутко. Но пленные его уберут. По прилету с задания пилоты его уже не увидят.

Культура? Какая может быть культура, если их великий поэт, как говорит гауптман, был мулатом. Что хорошего он мог написать? Именем этого мулата у русских назван город, куда они сейчас понесут свою истинную - германскую, европейскую культуру, и вывалят ее из недр бомболюков.

Четверо молодых хозяев жизни весело, с шутками, занимали места в своей машине смерти. Взревев моторами, блестя на солнце аквариумным остеклением кабины, самолет выруливал на взлет. И только пленные советские солдаты, изредка бросая исподлобья взгляды, шепотом считали взлетающие вражеские машины. Потом, но уже с радостной улыбкой на лицах, они также будут считать вернувшиеся самолеты. Считать - и не досчитываться! И это будет для пленных самым большим счастьем. Осознанием того, что их страна и их армия живы.

***

Серая пыль на траве. Серая пыль на форме. Пыль на машинах и на залатанных плоскостях самолетов. Пыль на таких же серых от усталости лицах людей с красными от недосыпа глазами. Даже голубые петлицы на воротниках стали серыми, а рубиновая эмаль «кубарей», «шпал» и «треугольников» горит на них каплями крови.

Грязный, как половая тряпка, обессилено повисший полосатый аэродромный «носок». Они молча, без шуток и разговоров, расходились по своим машинам. Раз за разом они поднимались в когда-то голубое, а теперь пепельно-дымное небо.

Взлет. Обернувшись, он осмотрел свое невеликое войско из трех стареньких латаных «чаек». Их всё меньше и меньше, а враг по-прежнему рвется к городу, вываливая тонны бомб на стариков, женщин и детей.

Их любимый, самый красивый город на земле, их Ленинград – в кольце. Сверху они видят, как серой плесенью, разъедая всё на своем пути, оставляя за собой черные выжженные проплешины, враг ползет к городу. Хоть на секунду задержать эту плесень! И они каждый день, по нескольку раз, бросают свои машины и свои тела туда, вперед - навстречу врагу. И многие из них остались теперь черными пятнами на серой земле…

***

Они встретились в небе в 16 часов 35 минут 7 сентября 1941 года. Они – это четверо веселых парней из люфтваффе и двое советских летчиков. Чуть довернув смешной курносый нос своей «чайки», лейтенант Геннадий Иосифович Беликов поймал в прицел серо-стальную махину «юнкерса» и выпустил в него НУРСы. Он вложил в нажатие гашетки всю свою любовь. Да, именно любовь! Любовь к своей стране, к своему городу, к своей семье. И эта любовь, породив ненависть к тем, кто пришел разрушать и порабощать, оставила в небе лишь темное облако взрыва, а на земле – горящие обломки, среди которых скалились обгорелыми черепами очередные хозяева жизни.

Через несколько часов на немецком аэродроме в городе Дно советские солдаты, шевеля черными, искусанными губами, считали приземляющиеся серые бомбардировщики. Считали с улыбкой и с тихой радостью: недосчитались!

***

Дальше была блокада. Были голод и смерть. Были на грани сил и человеческих возможностей боевые вылеты. И темные пятна на земле - от своих и чужих самолетов. Для старшего лейтенанта Геннадия Беликова эти вылеты слились в один бесконечный бой. Бой за своих – за друзей, за семью. Там, внизу, в замерзающем и умирающем городе, маленьким комочком тепла, света и смысла его, лейтенанта Беликова, жизни, жила его маленькая дочь. Его Иришка.

Небо, пули, снаряды, рев моторов на форсаже, рокот зениток и свист осколков, смерть. И вдруг – теплый блиндаж, с дымным, прокуренным в несколько десятков «стволов» воздухом. Он – в гимнастерке без ремня и петлиц. И сквозь тягучий и вязкий от табачного дыма воздух долетающие слова: «Проявившего трусость на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками приговорить к высшей мере социальной защиты – расстрелу!».

Что это? И про кого? Он не трусил! Не мог он трусить! Ведь он защищает свою маленькую, теплую, нежную Иринку, свою доченьку. И хочется прокричать: «Неправда!». Но слова - пробкой, свинцовым ядром в горле. И лишь невнятное шипение вырывается, как из порванного репродуктора на стене в лётной столовой.

И вдруг: «Неправда!». Но это не он сказал. Сам он не смог. Откуда он слышит это? Сквозь застлавшую глаза пелену летчик видит, понимает, чувствует: так говорят его товарищи! Его друзья, с которыми он защищает город, не дают погубить навеки ни его, летчика Беликова, имя, ни его самого.

***

И с еще большим остервенением – в небо! Туда, где в стальных тушах бомбовозов летят уже не такие веселые «хозяева мира». Вниз их! - с уже не серого, а стального, нашего балтийского неба. В землю! На Невском пятачке, и в Синявино, над Волховской ГРЭС, и над Погостьем. Вниз, в землю, навсегда!

Ему нельзя дрогнуть и отвернуть. Ведь ему поверили его друзья. И своей верой спасли от лжи и навета. Многие из них свою честность уже доказали – своими собственными жизнями.

И он не отвернул. Он не покинул машину, до последнего борясь за ее жизнь и за свою честь. Он никогда не трусил – ни в бою, ни в жизни. И остался за штурвалом погибшей машины на долгие семьдесят пять лет.

***

…Их нашли с разницей в год – четверых летчиков немецкого «юнкерса» и его, старшего лейтенанта Геннадия Иосифовича Беликова, до конца пытавшегося спасти свою машину и геройски погибшего 19 июля 1942 года при учебном полете. Нашли русские мужики из отряда спецпоиска «Крылья Родины». Нашли своего героя и его врагов. В Питере отца до сих пор ждала его доченька, Иришка. Теперь уже – Ирина Геннадьевна Беликова. Теперь уже – много старше своего отца.

А кто ждал и ждет четверых «хозяев мира»? Никто и нигде. Невозможно гордиться убийцами, маньяками и бандитами, какой бы идеей они ни прикрывались. Нельзя стать счастливыми за счет горя других. Так учит история. Так из века в век учат наши солдаты. Среди них – летчик Геннадий Беликов и его товарищи, защитники Ленинградского неба.

Ровно через 75 лет после гибели летчика Беликова над ямой, в которой он все еще сидел за штурвалом своей машины, мужики зажгли свечи, а на воронке заалели гвоздики. Герои – всегда герои. А убийцы всегда убийцы. Время и люди всегда всё расставляют по своим местам.