Нереально ярким в окружающей серости пятном желтел прилипший к колесу телеги кленовый лист. «Скрип, скрип, скрип», - тоскливо пело грязное, заляпанное колесо. С громким всплеском, «шуууух-буль», телега съехала в грязную жижу колеи, и следующий оборот колеса уже вышел без радующего глаз, веселого желтого пятнышка. Солнце иногда прорывалось из рвани серых облаков и стреляло лучами по черным весенним лужам. А из рвани облаков летела то водяная взвесь, то липкий и мокрый снег. Мелколесье похожее на замызганный в грязи зимний маскхалат, пестрело вперемешку не растаявшими сугробами, грязными черными проталинами и пятнами упавшей желтой и зеленоватой прошлогодней травы. Черной полосой ружейного ремня картину дополняла расхлябанная фронтовая дорога. Скрипя разбитыми телегами, всхрапывая десятками лошадиных ноздрей, отмечая стонами и густым солдатским матом каждую колдобину, бредя, шепча, плача и стеная, по дороге полз обоз с ранеными.

Сгусток человеческой боли растянулся на сотни метров по дороге. Этот сгусток мук молился и проклинал, просил жизни, требовал скорейшей смерти десятками солдатских душ. Десятки изодранных войной человеческих тел, смердя кровью, гноем, дерьмом, страхом и смертью, метались, тихо лежали и уже держали отчет перед апостолами в грязных телегах, тоскливо скрипящих за понуро бредущими обозными коняшками. Кто жив, кто мертв? Серые лица с заостренными чертами, закрытые или полуприкрытые веки, страшные, в крови и грязи, бинты. Держась за борта телег мертвой хваткой слабеющих ладоней, брели ходячие. Эскорт из обмотанных бинтами голов, рук, плеч. Китайскими болванчиками, в такт раскачивающимся телегам, качали головами, свесив забинтованные ноги сзади телег, сидячие. Изредка, наскрябав по карманам и кисетам табачку, сидячие пускали облака дыма, с торцов телег их подхватывали, стрельнув чинарик, ходячие, и телеги то одна, то другая окутывались призрачными клубами дыма, добавляя картине сюрреализма. И лишь лежачие умирали тихо и незаметно.

Бредущий параллельно с телегами санитар, периодически подходил к телегам, всматривался в серые лица раненых, прикасался черными от йода и ружейной смазки пальцами к шеям и закрывал ладонью стеклянные глаза. Эта солдатская грубая рука своим движением как бы провожала ушедших или отрезала живых от умерших. Подоткнутая за ремень спереди шинель, тощий солдатский мешок с притороченной сверху каской. Винтовка, наискось перечеркнувшая спину, и медицинская сумка с красным крестом у бедра. Стонущие, измученные болью люди, горячечными взглядами выплывая из забытья, как за маячок хватались глазами за красный крест на брезенте, а он стыдливо прикрывал его большой рукой. Что он мог сделать, чтобы облегчить их страдания? Йод и бинты да скляночка с нашатырем - вот и все его врачебные снадобья.

На передней телеге, нахлобучив поглубже мокрую солдатскую шапку, подняв воротник шинели, нахохлившимся вороном сидел возница. Изредка он закуривал и в какой-то момент, искурив ровно половину козьей ноги, жестом подзывал санитара, своего земляка. Передавал ему чинарик и какое-то время тот шел рядом, окутывая возницу облаком дыма. Затем опять отставал, пропуская ползущий обоз вперед. За очередным поворотом обоз начал спуск в низину, где наполненные талой и дождевой водой колеи уже не разделяла грязь земли, они сливались, напоминая реку.

Вдалеке, приближаясь, завыл надсадно мотор, обоз встал. Санитар подошел к первой телеге и вместе с возницей стал напряженно всматриваться в марево тумана. Раненые, обрадованные покоем, тяжело и будто одновременно, как по команде, выдохнули, наполнив рухнувшую на обоз тишину надсадным хрипом, а телеги окутались туманом солдатского горячего дыхания.

Из леса, надсадно ревя мотором, вихляя по грязи лысыми задними скатами, вылетела, вылупив на обоз испуганно глаза-фары, расхристанная полуторка. Кружась из заноса в занос, хлопая на весь лес незакрытыми бортами, она неслась на обоз. Возница занервничал и закрутил головой, ища возможность съехать на обочину, лошадь нервно всхрапнула. Уходить было некуда, справа и слева поблескивала проступившая на проталинах вода.

За разбитым лобовым стеклом, мотая руль из стороны в сторону в попытке удержать направление машины, диким взглядом упершись в дорогу, сидел шофер. На крыле автомобиля, чудом удерживаясь за стойку двери, почти висел и размахивал пистолетом, зажатым в руке, командир. За ревом мотора было не разобрать его слова. А вихляющая в грязи машина, как в замедленной съемке, приближалась очень медленно.

-«..... цы», - надсадный рев мотора.

-«... ем.. ы», - отчаянная перегазовка и скрежет коробки передач.

- «нем...», - вой двигателя глушит крик.

-«Немцы», - разом выдохнули возница и обоз.

Грохотом взрыва и огненным кустом разрыва расцвел на дороге пораженный прямым попаданием грузовик. Сломанной куклой подбросило взрывом и втоптало в грязь дороги тело неизвестного командира. Заржали и заметались лошади, хриплым стоном, наполненным ужасом и болью, выдохнули в серое небо раненые.

А из-за леса грязной, огрызающейся, плюющей огнем и смертью, ревущей моторами змеей выползала колонна немецкого моторизованного авангарда.

Сколько могли сопротивляться этой машине убийства земляки из Омска? АНТРОПОВ КЛЕМЕНТ КУЗЬМИЧ, повозочный санитарной роты 1216 сп 364 сд, числился пропавший без вести с 25.03.1942. и НАГОРНОВ АВАКУМ ИВАНОВИЧ, 1907 г.р., санинструктор 1212 сп 364 сд, числился погибшим 27.03.1942.

Что могли они противопоставить танкам, броневикам и пулеметам? А не проще ли просто упасть мордой в грязь, бросив оружие и задрав руки в небо, просить пощады и сохранить себе жизнь?

Но они могли выставить против этой смертоносной мощи свою солдатскую честь, свой русский, мужицкий солдатский дух. И они сделали это.

Даже эта неорганизованная кучка обессиленных, уже покалеченных войной людей, вырвала у врага драгоценные минуты, минуты, ставшие потом победой.

Хлипкие, наспех выковырянные в болотистой земле укрытия и тела, тела, тела. Только немногие с оружием. Но оружие крепко держат давно уже мертвые руки.

И когда, наматывая на стальные гусеницы обрывки гимнастерок, грязных бинтов и человеческих тел, окруженная нечеловеческим ревом умирающих по колесами людей и животных немецкая колонна пошла дальше, это была уже не полная колонна. Да, минуты встречного боя в болоте по Старой Руссой - это не Сталинград и не Курск. Это не тысячи пленных оккупантов, но, видя, как обессиленные люди, даже оставшись без рук и ног, сжимают в руках винтовки, многие из победно сидевших на броне убийц задумались о возмездии. Не редкая заполошная стрельба заставила их задуматься. А солдатская, мужицкая стойкость и смелость. Не бравых героев-летчиков, танкистов, моряков и разведчиков. А простых и незаметных для орденов и почестей: повозочного и санитара Клемента Антропова и Авакума Нагоронова.

А я встаю перед ними на колени. И счастлив, что через восемьдесят лет, благодаря таким же простым и неизвестным людям из поискового отряда "Факел" г. Кирова, я могу это сделать.

И я рад, что они вернутся домой, вернутся, чтобы лечь в родную землю. Что там, на родной земле их ждут и помнят, что там узнают и не раз расскажут об их солдатском поступке, подвиге, жизни и смерти.