Вечер. Здесь темнота обрушивается на землю. Вот было светло, ярко-красным костром горел закат, красным золотом полыхали пшеничные поля, крутили свои головы вслед за солнцем подсолнухи, и вдруг, щëлк, как будто выключили свет, ночь. Иссиня-чёрное небо, как ветхое покрывало, пробито яркими дырочками звёзд. Смотришь, и кажется, что там, где-то за опущенным покрывалом ночи, всё также светит солнце, а его свет пробивается через это старое бабушкино покрывало.

Вечер. В окнах домов зажглись уютные огни, собаки забились в свои будки и глубокомысленными взглядами смотрят на звёзды, изредка побрехивая каким-то своим мыслям.

Семья собралась за столом, тихо бурчал о чем-то телевизор. Отец невнимательно, вполуха слушал это бормотание, пытаясь разобраться в назойливо ворвавшийся в их жизнь новомодный украинский план и мове, на которой и щирые украинцы говорят с трудом. Мать суетилась у плиты, курсируя от плиты к столу и холодильнику. Дочь, тихо приткнувшись у стола, смотрела в экран смартфона.

Во дворе захлебнулся диким лаем пёс, хлопок, и лай обрывается тихим поскуливанием. Все вздрогнули и только успели устремить взгляды в сторону входной двери, как на нее обрушились тяжёлые удары. Подняв облако цементной пыли, дверь обрушилась под ударом тарана, вместе с дверным проёмом из облака подобно штурмовикам Империи, героям "Звездных войн", в дом вошли солдаты. На плече, как тавро шеврон "Торнадо".

Отец, отставной советский офицер, сделал единственное, что смог в этой ситуации сделать безоружный человек против упивавшихся своей силой вооруженных отморозков. Встал между ними и своими женщинами. Удар прикладом в лицо свалил, и мужчина, заливая кровью пестрый, домашний ковер, упал на пол. Поставленные, сильные удары тяжёлых ботинок в минуту превратили мужчину в хрипящий кусок мяса.

Мать рванулась к отцу, удар наотмашь в лицо откинул женщину. Ударившись затылком о плиту, она потеряла сознание, и пачкая кровью зеркально чистое стекло духового шкафа, сползла на пол, не отрывая стекленеющего взгляда от хрипящего на полу мужа. На секунду их взгляды встретились, окровавленный рот мужчины улыбнулся, прощаясь, и тут же наполнился мукой, когда взгляд упал на замершую в ступоре на табурете у стола молодую девушку.

Смартфон выпал из рук, девушка истошно, на одной ноте завизжала, мужчина под ударами захрипел и попытался ползти в ее сторону. Рука в тактической перчатке, намотав девичьи волосы на кулак, подняла девушку. Удар в живот. Крик оборвался стоном. Солдатский хохот, масляные взгляды из-под балаклав. Вялые попытки девушки сопротивляться. Сильный толчок в спину. И под халатом грубые мужские руки.

Дом не сожгли. Его взорвали. Взорвали, бросив в кухне тела. Взорвали, уничтожив жизни целой семьи.

Остался один. Один сын. Парень оказался на территории только рождающейся в боях Луганской Народной Республики. Хотел ли он стать солдатом? Конечно, нет, он хотел стать юристом. Но три трупа во взорванном доме сделали из него бойца, офицера, мстителя.

Мы много и долго говорили с Кадырычем под грохот канонады. Кадырыч - это не от подражания руководителю нашей республики. Кадырыч - это позывной офицера сербской армии, борца за независимость сербского народа. Наш Кадырыч на войне с 14-го года. Прошел путь от простого солдата до офицера-инструктора. Воевал на всех фронтах. У него есть цель. Его цель войти в Киев! В тот Киев, где в чьей-то тухлой голове родилась идея создать батальон "Торнадо", отобравший у него все, что было дорого украинскому парню: дом, семью.

- Кадырыч, а ведь дом твой освободили?

- Да, - задумчиво пускает дым в потолок.

- Был дома-то?

- Нет. Боюсь. Или не готов ещё, - тихо отвечает. - Не отомстил. Они получили самого жестокого солдата, который пойдет до конца. Мне нечего терять, - с металлом в голосе.

Кадырыч имеет чутье на врага, чутье на смерть. Скольких он отправил к Бандере лично? Сколько "славят окраину", благодаря его корректировке, разведке, - не сосчитать. Ему не нужны награды, звания, деньги. Ему нужна месть! Справедливая? А Вы как считаете?

Меня тут обвинили, что мои заметки носят глубоко пропагандистский характер и сеют вражду между украинским и русским народами. Её не я сею. Мы здесь все пожинаем результаты того, что посеяли в 14-м добробаты и их заокеанские партнёры. Любая литература, любое слово, сказанное во время любого противостояния, - это есть пропаганда. Пропаганда либо вражеская, либо своя. Да, я пропагандирую. Пропагандирую то, что я не хочу, чтобы в мой дом пришли каратели и убили всех, кто мне дорог. Я не хочу, чтобы они пришли в Ваш дом! Кадырыч, потеряв все на войне, не вылазит с переднего края, а иногда и из-за него, потому что не хочет, чтобы Вы испытали то же, что испытал он. Он не хочет, чтобы Вы видели лишь во сне своих близких. Чтобы утром после этого сна глотали слезы и трясущимися руками курили сигареты одна за другой, чтобы унять боль!

Кадырыч - не пропаганда, он солдат. Он мой товарищ, настоящий солдат, русский солдат.