За сопкой заполошно затарахтели сороки. Лес, просыпаясь, наполнялся своими привычными звуками. Но там, за сопкой, что-то большое, тревожное, неведомой силой приближалось к Безымянному ручью. Здесь, у ручья, еще не было слышно звуков, лишь сжавшийся, будто тугой, в предчувствии, воздух давал всем лесным обитателям время бежать от надвигавшегося НЕЧТО. Медведь, недовольно рыча и оборачиваясь на сопку, уходил вверх по ручью, будто презирая себя за трусость перед темным НЕЧТО, недовольным рыком оправдывался сам перед собой. Живность поменьше просто привычно пряталась по своим логовам, убежищам, не испытывая моральных терзаний. Но и эта, вечно скрывающаяся от всех, лесная мелочь, по-звериному, чутьем понимала, что приближающееся намного страшнее самого сильного лесного пожара. Приближалась будто бы сама Смерть.

За сопкой по тайге ползла колонна. Колонна в двести машин: телеги и грузовики с ранеными, орудия на передках и фаркопах грузовиков, полевые кухни, мастерские и радиостанции. Город на колесах, дивизия. Параллельно машинам, по лесу шли измученные люди. Война и приказ двинули эту, такую неповоротливую в девственной тайге махину в тихий осенний лес, навсегда изменив жизни тысяч людей.

Враг шел по пятам, он опережал мелкими разведгруппами, устраивал засады по ходу движения. Он сметал редкие арьергардные заслоны и шел по следу, как хорошо натасканный охотничий пес по кровавому следу подранка. А дивизия и была подранком, обескровленная в оборонительных боях первых недель боев, она как раненый зверь все глубже заползала в Карельскую тайгу. Каплями человеческих жизней оставляя по тайге след.

Ночью дивизия, выкручивая жилы из солдатских рук, на себе перетаскивающих через сотни болот и болотцев машины, имущество и вооружение, сбивая сотнями пар ботинок и сапог в черные ручьи троп болотные, моховые поляны, шла вперед и отрывалась от авангарда врага. Но с первым солнечным лучом авиация находила среди изумрудно-янтарного осеннего леса живую черную змею колонного пути. Вырывая из тела тайги целые клочья, начинала бить артиллерия. Черные столбы вонючей болотной жижи вставали справа, слева и среди идущих людей и машин. Превращая в черные статуи живых и навеки хороня павших. Лошади рвались с поводьев и дико ржали, вставая на дыбы, задирая в небо держащих эти поводья черных от грязи людей. Срывались вместе с телегами со свежеположенной гати и с диким ржанием тонули.

Люди умирали тихо. Разрыв, черный столб, бугор серой шинели в черной болотной ране, слабый всплеск и пузыри на воде. Мат, крики живых, вой и вопли раненых с оторванными ногами и руками. Алые до рези в глазах на черных телах раны с ослепительно белыми, торчащими сколами костей. Скрежет зубов от бессильной злобы, от ненависти к себе за отсутствие возможности ответить, дать сдачи, рвануть на себя затвор и, до боли стиснув приклад белым от напряжения пальцем, нажать на спуск винтовки. Ненависть эта, выливаясь с силой взвода, сталкивает с гати заглохшую полуторку, груженную снарядами. За пять минут перегружает телегу с ранеными, стягивает ее с просеки вместе с убитыми лошадями. Ненависть эта за погибших так запросто, без «ответки» товарищей, как плата за свой тупой, ноющий многодневный страх, делает шаг вперед при команде: «Добровольцы, выйти из строя!» Эта команда звучит каждый вечер, когда гул артиллерии смолкает и вой самолетов покидает голубое Карельское небо. И каждый вечер взвод добровольцев остается на высоте и провожает уходящую колонну, чтобы дать ей шанс и получить шанс отомстить самим.

Лишнее: противогазы, вещмешки летят на землю. Такие дорогие и важные, казалось бы, в жизни вещи перестают иметь всякую ценность, когда ты сделал из строя шаг вперед. Этот шаг, наверное, самый важный в жизни на Земле и в жизни после, именно этот шаг навсегда убивает порочные чувства: страх, ложь, подлость, трусость, зависть, лицемерие. Этот шаг, как поганую змею, давит все порочное в человеке, возвышая его над собою и над другими. Самый важный в жизни шаг, самый осознанный и, зачастую, последний.

С ревом, криками, стонами раненых, сиплыми командами, натужным кашлем людей и ржанием измученных лошадей уходила в темноту, но к жизни, не оборачиваясь, колонна. А они, сделавшие свой главный шаг, покурив в наступившей темноте, расправив плечи, отряхнувшись от теперь ненужного в их новой, короткой жизни хлама, куцым строем двинулись «седлать» высоту.

Мы сидели на поваленной ветром древней сосне, и они проходили мимо нас. Под ногами у нас остались брошенные ими противогазы и ненужные, там на высотке, вещи. А потом на высоте гремел бой, и мы видели этот бой. Видели их, сделавших этот, такой важный шаг.

Быть поисковиком сейчас модно. Сотни молодых людей едут в леса проникнуться духом войны, подвига, романтики. Наверное, это хорошо. Только вот понятие "модно"? Только вот истинная мотивация?

Я спрашивал молодых ребят и девчонок, приехавших во фронтовой лес: "Что Вы видите здесь, вокруг себя?" Разные были ответы. «Красивую природу. Красивый лес. Много зверей и птиц» Это здорово, что они видят красоту. Но это немного не то. Или совсем не то. И это не брюзжание «уходящей эпохи». Чтобы искать и находить, нужно видеть войну. Нужно у заплывшей воронки увидеть взрыв, почувствовать тухлый запах сгоревшей взрывчатки, нужно до мелочей увидеть полет раскаленных осколков, и тогда ты найдешь, может быть, в десятках метрах от нее, убитых ими солдата. Нужно не просто так молчать в минуту молчания и снимать шапку на братской могиле. Нужно снимать шапку перед строем сделавших свой главный шаг, снимать шапку и видеть этот строй. Нужно не просто молчать и думать о новом айфоне или о том, как я круто в школе, институте расскажу о своей поездке «на вахту». Нужно, просто необходимо думать о них, говорить с ними и говорить им "спасибо" за сделанный этот шаг. Нужно ехать не за романтикой, а на работу, такую, после которой не то что на ночные посиделки сил нет. Их нет на то, чтобы перед сном чаю попить. А ночью перед глазами строй и лица, лица, лица одно за одним.

Необходимо каждый день задавать себе один и тот же вопрос: «А смог бы я сделать этот самый главный и важный шаг?» И чем сложнее будет на него честно ответить, чем дольше не будет однозначного ответа, тем честнее ты будешь перед ними и перед собой.

Мы, многие, до сих пор не ответили.