А Вы знаете, чем отличается весенний дождь от осеннего? А это, как в сказке, живая и мертвая вода. От весеннего дождя все рождается, цветет и зеленеет, а осенний, он все хоронит и готовит все к зиме, уже рыжие, осенние поля, обмывает уже скинувшие листья стволы деревьев. Но о нем мы напишем осенью. А сейчас весна! И даже затяжной весенний дождь, превращающий и без того непроходимые места боев той войны в сплошное болото, дороги - в наполненные коричневой жижей направления, он живой. Он проливается на землю, где уже готовы взойти цветы и травы, его капли пьют вернувшиеся из теплых краев соловьи, полоща этой живой водой свои певчие горлышки, его капли, наполняя ручьи, несут свою живую влагу на поля, где уже готовы подняться хлеба.

Мы крадемся по разбитой дороге-реке в урочище Вороново, к друзьям, к Памяти, к Подвигу и к Смерти, их Смерти, которую мы видим и чувствуем. Я думал об этом и ждал эту встречу, как ждет каждый из нас. Иногда эта встреча поглощает тебя всего, и ты не можешь уже ничего другого видеть и чувствовать. И начинаешь понимать, что это забирает тебя всего. «Если долго смотреть в пропасть, пропасть начинает смотреть в тебя…». Кто сказал, не помню, но ощущаю это на себе именно так. Я видел эту память только что, я до сих пор ощущаю боль троих автоматчиков на дне окопа, поднятого ребятами из Чувашии. Надвинутые на пустые глазницы ржавые каски, руки, до сих пор сжимающие такой же ржавый ППШ, гранаты в подсумках и за ремнем, белые молодые зубы, раскрытый, как в крике, рот. Дождь, он живой для живого. Для них он просто вода, ему не оживить и не поднять их, они превратились в наши чувства и нашу Память.

Мы крадемся, а друг мне говорит, что много в моих записях надрыва и боли, что так нельзя жить в постоянном этом надрыве и это сжигает и меня и других, тех кто рядом. А я думаю… думаю, что прав друг, думаю, что по-другому не могу, что даже боюсь потерять эту нить боли и страданий. Думаю, что страшно потерять это чувство и перестать сострадать.

И вдруг за лесным поворотом, под тенью сосновых лап, в туманной дымке проливного дождя, в середине дороги, между разбитых, расхлябанных, полных коричневой грязной жижи колей две фигуры. Он и она… Они держатся за руки: у него на плече лопата, она несет длинный поисковый щуп, склонив голову ему на плечо. Дождь? Да им он не заметен вовсе, вода стекает с мокрых камуфлированных курток, лица в прозрачных каплях чистой воды. Вода смешно каплями висит на по-детски курносых носах и улыбке. Эти счастливые улыбки влюбленных людей не сравнить и не спутать ни с чем. Им нравится этот холодный дождь, они счастливы в этом лесу, им все равно, что сейчас они придут в такую же мокрую насквозь палатку, где единственный источник тепла - это небольшой костер. Но они счастливы, потому что они вместе и любят, потому что у этого костра, кроме них двоих, будут их друзья, а охранять их тихое счастье будут из темноты души павших, которым они дарят свою Память и благодаря которым у них есть эта любовь. И они знают благодаря кому.

Я открыл окно и сырой влажный воздух показался мне наполненным пряным запахом их счастья и любви. Я тихо крался за ними, подглядывая за их счастьем, пока они не свернули с дороги куда-то в лес, к своему счастливому костру в своем лагере. Мы долго ехали и молчали, и я понял. Понял. Что Память о войне, о погибших на этой войне не должна быть всегда трагичной, она не должна съедать человека, она должна быть чистой, чистой, прозрачной и живой, как капли весеннего дождя. А от человека зависит, в какой цвет ее раскрасить. Я раскрашивал в кроваво-черный цвет трагедии и боли, двое на лесной дороге – в нежно-голубой цвет неба и любви. Наверное, главное не переборщить с цветом. Ведь наши предки умирали за наше счастье, ведь многие, так и не испытав чистой любви, умирая, дарили нам право любить и быть счастливыми. Ведь вряд ли им бы понравился одинокий силуэт у костра. Я думаю двое на лесной дороге, держащиеся за руки - вот символ нашей памяти. Просто помнить мало, нужно ЖИТЬ И ПОМНИТЬ!