Морозное осеннее утро. Солнце ярким холодным светом играет на затянутых зеркалом льда лужах. Холодно. Рукотворные холмы замерзшей земли, как древние пирамиды, кажется, скованы морозом навечно. Исковерканная гусеницами тяжелых машин земля застыла, как огромная, брошенная каким-то неаккуратным великаном стиральная доска.

Из этой застывшей, с содранной кожей рыжей травы земли, то тут, то там неопрятно торчат человеческие кости. Вот – берцовая, вот – раздробленная, вмерзшая в лед голень. Словно люк в человеческое подсознание из проковырянной во льду лунки – черепная коробка. Блестящими замороженными семечками – косточки пальцев.

Меж отвалов и по ним, хаотично и как будто бессмысленно, бродят люди в полувоенной форме. Иногда они останавливаются и, нагибаясь, ковыряются в мерзлоте. А безразличное холодное солнце светит им в лица. И тогда видны глаза людей. У одних – удивленные, у других – черные от боли, у третьих – полные гнева. Но у всех глаза – живые!

Картина постапокалипсиса? Наверное, да. Но это – не конец света! Это – видимо, постапокалипсис человеческих чувств. Или, может, это новый их рассвет?

Санкт-Петербург, окраина города Пушкин, поле. На этом поле каким-то «чудом» под план застройки попала… братская могила советских солдат, погибших когда-то здесь, у ворот Ленинграда.

Могила номер 282. Тысяча человек. На мемориальных плитах – десятки, десятки, десятки фамилий! Рядом с плитами – те самые люди с почерневшими, удивленными, полными гнева глазами. Поисковики – «Доблесть», «Воин», «Ингрия»… Еще отряды, еще люди. Много людей. Краеведы. И те, кого принято называть людьми простыми –неравнодушные, нормальные, обычные.

Кто-то из парней-студентов «Ингрии» в насквозь продуваемой армейской «горке» лопатой ковыряет мерзлую землю, пытаясь присыпать вырванную гусеницей человеческую кость… Или, на самом деле, укрыть ее от льда человеческих сердец? Ведь павшим природный холод давно не страшен…

Когда в жилах павших еще текла живая кровь, они, не чувствуя ни мороза, ни ледяного дыхания смерти, так же – насмерть! - врылись в эту землю. И остались в ней навсегда. Но лед человеческий не дал им даже в земле лежать спокойно.

Журналисты с камерами снимают скромные обелиски, красные капли гвоздик на разрытых могилах, обрывки солдатского снаряжения. Оторванные подошвы ботинок и сапог на глазах журналистов уходят в небытие. Как следы ставшего вдруг ненужным, «лишним», прошлого?.. Следы обрываются...

Они исчезают, скрываясь за воротами строительного городка, в котором сегодня, «в честь» нашего прибытия, группой чиновников и «хозяев» строительства объявлен выходной. Их лица тоже сейчас освещает яркий свет холодного солнца. Красивые, благородные лица, с кипрским, а, может, с турецким загаром. Белые наутюженные воротники рубах и блеск золотых оправ. Лак легких туфель. Небрежно наброшенные на плечи стильные куртки. В машинах и в кабинетах ведь не холодно. А этот «выход к народу», безусловно, должен быть красив.

Прошли и скрылись. Сначала – за забором стройгородка, потом – за тонированными стеклами дорогих машин.

Мы обычно с ними так и живем - мимо. Не пересекаясь краями, словно параллельные вселенные. У них везде – рост, и всегда – всё веселее и счастливее жить. У нас – везде плохо.

Поэтому сейчас мы долго говорим с журналистами. Мы ссылаемся на законы, пункты, параграфы, положения и статьи. А пацаны-поисковики в это время присыпают кости. Солдатские кости тех, кто, наплевав когда-то на параграфы, требования, уставы и наставления, а зачастую на здравый смысл, грудью ложился на доты, выкатывал пушки на прямую наводку за сто метров до танковой колонны, таранил вражеские самолеты… Да просто четыре года топал в пехотном строю и мерз в окопах.

Как разобрать сегодня, где кто?

И как объяснить элементарное? Что, кроме параграфов и законов, есть простые человеческие рамки? Ведь мы, нормальные люди, хороним своих ушедших родных и близких. Ведь мы хоть иногда ходим к ним на могилы, наводим на них порядок, вспоминаем об ушедших. Потому что это – по-человечески. Это - НОРМАЛЬНО!

Почему здесь и сейчас – по-другому? Может у тех, кто всё это «утворил», нет своих могил? Ведь, следуя их логике и их поступкам, нам предлагается скоро устраивать не кладбища - просто свалки людей. Будем свозить трупы умерших на один большой карьер и сваливать, как на мусорном полигоне - для «утилизации».

Они же умерли. Им же уже все равно. «Ты сегодня куда?». «Да бабушка померла. Съезжу, выброшу».

Нет, ну действительно, ведь живым дальше надо жить. Жить, строиться. А земли у нас так мало, что и на живых не хватает. А мертвым… Мёртвым ведь «всё равно».

Вы думаете, я утрирую? Нет! По умолчанию, мы уже живём именно так. По умолчанию…

***

Меня спрашивают иногда: «Для кого ты всё это пишешь? Свои и так всё понимают. А тем, кто творит, им по фиг!».

Пишу для себя, наверное. А еще, чтоб своих стало больше. Ведь у каждого нормального человека наступает момент, когда он понимает, за какую черту перейти никогда не посмеет. Что здесь его граница. Если ее нарушить, переступив через себя, то всё, конец! Умрёшь! Исчезнет и выгорит душа, а сам ты превратишься в пустое, управляемое кем-то нечто. А потом, в вечности, будешь проклят всеми - и оставшимися живыми, и всеми ушедшими. Поэтому я, наверное, хочу, чтоб на этой черте мы задумались и остановились.

***

Под светом яркого холодного осеннего солнца ребята из «Доблести» разговаривают меж собой: «Смотри! Вон песок. Наверное, из Малуксы, из карьера», «Вон тоже в гусеничном следе - косточка вмерзшая».

Вот они и соединились – солдаты двух разорённых, растоптанных потомками ради наживы и своего сытого спокойствия фронтов, Ленинградского и Волховского.

Вот так.

Люди. Человеки...