Когда-то я дал себе слово, что буду писать обо всех погибших в той войне, с кем сведет меня судьба. С именем или неизвестные, они имеют право, чтобы о них помнили. Что я могу о них написать? Как они погибли. Представить картину последних минут их жизни и рассказать Вам. Это все, что я могу.

Я пишу уже несколько лет и стал понимать насколько это сложно. В чем сложность? Сложность в их общей судьбе. Сложность в том, что, выбрав солдатский путь, одев одинаковые шинели и каски, они большей частью и судьбу себе выбрали одинаковую. Одинаковые солдаты, с одинаковыми винтовками вставали в одинаковые атаки, гибли от одинаковых пуль, осколков. Их укладывали в одинаковые ямы, или они оставались лежать в одинаковых болотах и лесах. Даже мысли у них, наверное, были одинаковые: о доме, о матери, о любимой, о Родине, о будущем. Даже даты их гибели зачастую одинаковые на всем протяжении огромной территории, которая раньше была фронтом. Я, конечно, утрирую, но та картина, которую видим мы на местах их гибели, она действительно очень часто похожа. Атаки с примкнутым штыком, развернутой цепью, хиленькая, наспех сооруженная оборона из цепи стрелковых ячеек краем господствующей высоты, оборона посерьёзнее, где в брустверах, на дне траншей и в самом дне этих траншей лежат одинаковые солдаты этой страны. И только разные координаты мест гибели, разные названия частей и разные названия войсковых операций.

Что еще может быть разное? Что можно передать, чтобы не повторяться в моих этих записках? Разная боль. Смерть разная. Всегда ужасная, страшная, кровавая, но разная.

Еще один. Солдат 41-го года. Между двух ячеек, наверху, в маленькой промоинке, под выросшей уже после сосной. Без оружия, без вещей и снаряжения. Он лежит, поджав ноги в новых тогда ботинках. Лежит на боку, правой рукой опершись на землю, будто пытается подняться.

"Стали просто землей и травой", - это не художественный образ. Тело, там, где оно было раньше, оплели корни, корешки и коренья. Все превратилось в прах. Даже тот металл, что всегда сопровождает солдата, стал пылью. Что осталось? Что осталось нам? В ста метрах ревет трасса, несутся машины, едут люди, сотни, тысячи людей. Земля, усыпанная хвоей, черные ручьи в распадках, вековой зеленый лес и небо.... Бездонное небо. Что еще осталось? Боль.

Мы играем. Всю жизнь во что-то играем. В детстве играем во взрослую жизнь. Куклы, солдатики. Позже играем в Вершителей судеб, куклы и солдатики становятся живыми людьми, а мы зачастую не замечаем этого и продолжаем играть. Но солдатики уже чувствуют боль от наших ударов. Куклы крутятся по ночам в кроватях от бессонницы, а солдатики воют от боли на койках госпиталей. А кто-то продолжает играть, не чувствуя чужой боли.

Сейчас мы играем с детьми в смерть, пытаясь им донести память о войне, какими-то игровыми, как нам кажется, понятными им методами. Мы пытаемся сохранить в них память о прошлом только немногим понятным методом через квесты и компьютерные игры. Мы заставляем их улыбаться и восхищаться смертью. Смерть не терпит игры, смерть - это боль.

Боль, рвущаяся даже из-под земли в истлевшем, навеки застывшем в последнем порыве теле неизвестного солдата. "Болью пропитан воздух", - он горит от боли. Каждая косточка, каждый палец в истлевшем солдатском ботинке просто полыхает болью последних мгновений его жизни. Кого мы жалеем, когда стараемся скрыть эту боль от своих детей? Их жалеем? А почему мы не жалеем тех, кто будет корчиться потом от боли, выполняя безрассудные приказы кого-то из наших выросших чад? Бережем их психику, растим вечно играющих, бесчувственных монстров? Я не знаю как, но мы должны научиться говорить правду о боли. Молодая душа чувствительна, и она еще может почувствовать чужую боль на расстоянии, позже она зачерствеет, и только своя боль станет ощутима.

Вот он, в промоинке под корнями, чуть припорошенный рыжими иголками и укрытый одеялом забвения десятилетий сгусток боли. От нас, старших, зависит, сможем ли мы передать эту боль. Боль изорванного горячим металлом молодого человеческого тела, боль мечущихся в сомнениях душ близких, услышавших "Пропал без вести". Долгую боль забвения десятилетий.

Не играйте в смерть, не играйте в жизнь, живите, чувствуя чужую боль. И смерть не будет играть с Вами.