Сегодня ранний подъем не в тягость. Быстрый завтрак, чем бог послал, с упором на крепкий чай. Машина уже урчит, прогреваясь с притушенными фарами. Стопятисотый личный шмон, чтоб не прилипли в карманах патроны, запалы от гранат и ещё какая-нибудь военная запрещенка. Короткие объятия с дежурной сменой, неспящими часовыми и пикап, тихо урча мотором на малых оборотах, без света, на ощупь начинает движение от войны к миру.

Сереет горизонт на востоке. Прокравшись до асфальта, включаем габариты и в их тусклом свете ползем ещё несколько километров до блокпоста. Сонные часовые, увешанные броней и оружием, лениво машут "салам" примелькавшейся машине. Врубаем ближний свет, уже начинающий теряться в сереющем рассвете, и летим к границе. Навстречу редкие грузовики, тралы с броней, белые пятна усталых лиц военных водителей.

Облепленный грязью пикап скачет по морям-лужам колдобин, разбитых большегрузами, как футбольный мячик или плавно по краю заходит в самые необъятные лужи, погружаясь в них местами по решетку радиатора. Тускло светится панель приборов, забыто шипит не ловящий волну приемник, в машине тишина. Домой! Что там дома, после нескольких месяцев отсутствия? Вроде и на контакте с близкими, но там же все по-другому. Что изменилось? Что стало лучше или хуже? Как мы встретимся?

Собранный из засыпанных галькой и песком снарядных ящиков пост КПП, проверка документов, осмотр машины и личных вещей усталыми, не выспавшимися погранцами, завистливые взгляды на встречной полосе заходящих, бывших отпускников, напускная, громкая бравада толпы заходящих новичков и вот Мир! За поворотом останавливаемся, сливаем ногами и щеткой самую крупную грязь, чтоб не раздражать ГАИшников и их военных коллег, снимаем с лобового стекла теперь уже бесполезные пропуска и метки, выезжаем на асфальт уже мирного шоссе. Здесь зелёный грузовик, УАЗик или буханка, разрисованная вручную кривыми Z, V, O уже не часть пейзажа, а выпадающая из яркого потока гражданских машин серо-зеленая клякса на весёлом мирном рисунке. Большую часть дороги молчим, курим одну за одной, запивая налитым ещё там горьким от крепости "военным" чаем и молчим. Каждый "гоняет" в голове своё. Мама, жена или любимая, дом, мир, жизнь. И остающееся там: товарищи, опасность, боль, смерть. В Москву, толкаясь в гудящей пробке, задолго до столицы, мы вползаем уже в конце дня.

На заднем сидении "Золотой" - молодой парень, доброволец, оставивший в далёком сибирском городе успешный бизнес, молодую красавицу жену и по зову именно души и сердца отправившийся защищать СВОЮ РОДИНУ, удивлённо крутит головой и спрашивает с нескрываемым удивлением, глядя сверху вниз на своего сверстника в дорогом кабриолете с молодой-красивой, сидящей на пассажирском сидении.

- Мать, это что?

- Москва, брат - устало отвечаю я.

- Они вообще знают, что идёт война? - полным обиды и непонимания голосом спрашивает Солдат с позывным "Золотой".

Я молчу, мне нечего сказать в ответ этому молодому парню. Несколько часов мы крутимся по Москве. На заляпанных донбасской грязью бортах и стеклах серого пикапа ярко и потусторонне отражается неоновая реклама. На улицах гуляют москвичи, туристы. Молодые люди и девушки со счастливыми улыбками на лицах в летних кафе и парках. Из окон нашей машины клубами валит дым. От чая и табака горько во рту и как-то эта горечь переползает в душу, рвет из нее воспоминания из оставшейся ненадолго и не так далеко жизни.

Прощаясь, молодой Солдат "Золотой" с философией прожившего жизнь старика вдруг сказал мне.

- Мать, я знаю почему так!

- Что так, Брат?

- Почему они не чувствуют войну.

- Почему, брат?

- Потому что я сам оставил дом и взял в руки автомат, ушел на войну, чтоб они жили в мире и не видели то, что видим мы. Чтобы они были счастливы. Потому что мы - солдаты, а они - простые люди. Так и должно быть, солдат воюет за мир для других. Так за что же их винить?

И я понял, что я - старый пень - хуже него, хуже их, молодых тех, кто сам не только исполняет свой долг, но ещё и сам так глубоко осознает его. Спасибо тебе, Солдат!