По армейским понятиям я Тыловая крыса. И я с гордостью на бронике ношу шеврон со смешным изображением зверька, прущего на спине мешок с подарками. Я не на войне, я при войне. Мотаюсь по всему фронту от одной точки к другой, делаю, что могу и сколько могу. Не хожу в атаки, не штурмую опорники. Я даже не веду огонь из артиллерийских орудий с удаленных закрытых позиций. Крыса тыловая, как есть. Но даже меня дико раздражает, когда встреченный где-нибудь в тылу, красиво упакованный во все тактическое и брендовое воин, презрительно глядя сверху вниз, напуская тумана и важности, с придыханием, понизив голос, сообщает восторженной аудитории гражданских волонтеров, что он представляет какую-нибудь спецдрец структуру.
Ну, во-первых, настоящие спецы всегда имеют какую-нибудь простенькую легенду своего пребывания на фронте, во-вторых, этим людям ещё долго после войны нельзя будет раскрывать особенности своей службы. А в-третьих, кому как не им знать, что основную военную лямку со всей ее болью, грязью, кровью и лишениями тянет простой мотострелок. Пехота, махра, кроты.
Каждую войну, точнее каждый послевоенный период нашей истории пехоте посвящались оды, стихи, книги. Позже фильмы, но каждую новую войну мы встречали одинаково, недооценивая пехотинцев и сами войска. Весь мирный период мы оснащали и вкладывались в спецслужбы, спецподразделения, спецструктуры, а мотострелкам доставались остатки с барского стола. Замурзанный "камок", деревянные берцы, стоковый АК, один ночник на роту. МТЛБ родом старше комбата, Урал или КамАЗ с драным тентом и полевая кухня с Великой Отечественной.
Что сейчас пехота? Пехота сейчас – это все! Это десантники и морпехи, ГРУ и ССО, всех теперешняя война, лишив крыльев, плавников и специальных задач, загнала в окопы.
Днями сидеть под обстрелами. Мины, снаряды, кассеты, ПТУРы, бомбы – всё это летит в маленького человека, закопавшегося в норку на высоте среди расщеплённых пней ещё недавно бывшего огромного леса. Который раз мы убеждаемся, что земля – она не наша, пока там не прошел наш солдат. Земля не вернулась, пока пехотный Ваня не протопал по ней своими дубовыми берцами. Река – она чужая, пока он, солдатик, не выстирал в ней свою пропотевшую рубаху. Нельзя умалять роль остальных видов и родов войск, но все они служат для одного – обеспечить, чтоб солдатик пехотный живым и с победой дотопал до не своей, а нашей цели.
Я видел глаза солдат, первый раз побывавших под обстрелом, я видел панику и желание бежать, куда глаза глядят. А потом я видел, как эти же бойцы, не пригибаясь, ходили по траншеям, и это была не бравада, это были знания и воля.
Сложно им. Сложно и страшно, и, безусловно, обидно, обидно, когда слава и заслуженные почести проходят мимо.
