Выстрел, прыжок в распахнутый черный зев траншеи. Судорожное, захлебывающееся дыхание. Запах чужого быта, пороха, оружейной смазки и крови. Удар штыком, скрежет железа по ребрам. Темнота. Повисшее на винтовке, приколотое как бабочка в коллекции энтомолога к стене траншеи тело молодого парня. Прыжок, очередь от живота в след бегущей по траншее серой тени. Чужой запах пота и одеколона сзади, удар прикладом по голове сдерживает каска. Секундная темнота в глазах, подчеркнутая мутью светящихся пятен и звездочек, проходит от боли напряженных мышц рук, капли чужого и своего пота разъедают глаза. Перед лицом блестящий кончик стального клинка и оскаленное в ярости, закрывшее весь мир вокруг чужое лицо. Вся вселенная сузилась до этого лица и блестящего клинка со следами мясных консервов у рукоятки. Дрожа от напряжения, по миллиметру, клинок приближается к глазу, закрывая весь мир. Запах крови лишает сил, мышцы рвутся от напряжения и хватка слабеет. Толчок, из горла врага стальным жалом выскакивает наш штык. Тугая струя горячей крови бьет в лицо и раскрытый в крике рот в море крови.

Мат, крик, лязг, гортанная ругань на чужом языке. Удары железа о плоть, выстрелы. Обмякшее тело – в сторону, липкие от своей и чужой крови руки нащупывают выпавший автомат. Деревянный черенок малой пехотной лопатки прилип к окровавленной ладони, как влитой. Рывок всем телом, и с размаху удар под срез каски в покрытый щеточкой потных рыжих волос затылок навалившегося на нашего бойца врага. Страшный скрип железа в позвонках, удар, как током, трясущегося в агонии человеческого тела, очередной фонтан крови на руки, сжимающие лопату. Как белый рафинад в вишневом варенье, разрубленные позвонки в рваной ране затылка. Шумное дыхание сзади. Разворот, блестящее лезвие разрубает поросший щетиной кадык, удивленный взгляд чужих глаз покрывается смертной пеленой, кровь, гоняемая еще живым сердцем, как из бутылки шампанского, брызжет на руки и лицо. Медленно, уже безопасно, разрезая полы гимнастерки, вместе с человеком оседает винтовка с примкнутым штыком. Лопату вниз. Мгновенно раскинув сошки на другую сторону траншеи, теплый еще от стрельбы и чужого плеча пулемет. И очереди веером надо мхом и камнями по набегающей серой волне. Красная пелена перед глазами, тысячи ярких шаров, грохот очередей, крики людей. С другого фланга струи трассеров, втыкаются в бегущие фигуры. Гильзы обжигают лицо и руки, пороховая гарь забивает легкие, мешая дышать, ноги скользят по дну и крови, мешая целиться.

Кочками замершие тела вражеских солдат. Звякнув мертвой стальной змеей сворачивается опустевшая лента. Дымящийся, перегретый ствол упирается в небо, руки черные от крови с липким чвоканием оторвались от рукоятки пулемета, и на окружающий мир рухнула тишина.

Привалившись к каменным стенам траншеи, на корточках сидели солдаты. Черные от копоти, грязи и засохшей крови лица и белые с расширенными зрачками глаза, пустые взгляды, разорванное, прожженное обмундирование, сдвинутые, сбитые каски и пилотки. Кто-то потерянно бродил по траншее, собирая оружие, выроненное в рукопашной снаряжение.

Дергались в смертельной агонии свои и враги, стонали раненые, но в ушах живых звенела тишина. По траншее, качаясь, прошел командир, двое разведчиков провели бегом в наш тыл троих пленных. Вражеские солдаты со связанными за спиной руками смотрели себе под ноги, боясь поднять глаза. Обрушив вниз град камней, в траншею ввалился связной из батальона и подносчики, обвешанные цинками с патронами и ящиками гранат. Посыльный, по-гусиному пригнув шею, пытался вытянуться перед командиром, озираясь по сторонам, как будто стесняясь, пряча глаза передал приказ: «Развить успех и взять высоту!». Командир удивленно поднял глаза. Как взять? Кем? В разведку боем, с задачей взять языка пошла неполная рота. Большая часть этой роты сейчас мешками висела на проволоке нейтралки, кряхтя, зажимая кишки из распоротых животов, уползала через болота в тыл, мотала бинты на кровавые маки свежих ран или пустыми глазами таращилась в стены окопа, слушая звенящую тишину. Живые и более-менее целые хватали мыслями эту тишину и осознавали, что чудом уцелели. И вот эти оглушенные смертью люди должны встать и рвануть опять под свинцовый вихрь, на мины и проволоку, редкой цепью охватывая укрепленную высоту и взять ее. Мыслимо ли это?

Они, сидящие в траншее, все поняли по его взгляду. Стали поправлять снаряжение, собирать брошенное оружие: свое и трофейное, вскрывать цинки, снаряжать магазины, вкручивать запалы в гранаты. Они делали это не с обреченностью, а по-деловому собранно, как будто собирались на работу, просто потому что так надо. И они встали. Встали и, оставляя затихающих навечно товарищей, ворвались во вторую линию. И опять рубились в рукопашной и хрипели, захлебываясь в крови, и опять слушали звенящую тишину, отходя от боя, и опять обжигались о стволы и горящие гильзы, отбивая контратаки. И для всех них наступила тишина. Последние из них, скаля в жуткой улыбке окровавленными ртами белые зубы, подрывали себя гранатами, глядя сквозь ворвавшихся в траншеи вражеских солдат на заходящее солнце. Их тела долго вспухали трупными миазмами на колючей проволоке и за брустверами траншей, а когда запах стал невыносим, им накидывали на ноги проволочные петли и стягивали, закапывая на старых минометных позициях, а затем устроили там помойку. Ведь у европейцев все должно быть культурно, и даже военный мусор солдатского быта должен быть убран. А тела «недочеловеков» - это же и есть мусор. Все мы для них мусор, всегда и во все времена - мусор, по непонятной им причине владеющий огромной страной.

Штаб отписал красивую реляцию, где не было счета уничтоженному противнику, где была обозначена выполненная задача по разведке боем и взятию троих языков и где вскользь была указана цифра наших потерь в сто человек. Не взятая высота торчала кровавым пупком еще целых два года, сжирая жизни и выпуская души.

Я не знаю, стоили ли разведданные, полученные от троих немецких егерей, жизни ста человек, тогда это было виднее. Я знаю, что все, что было на этой земле после, все остальное было для всех живущих на этой земле в кредит. Все было в долг, этот кредит был оплачен ими, их жизнями, их муками. Это не банковский кредит на новую машину, не деньги взаймы на поездку на курорт к лазурному морю. Это кредит на жизнь. Это счастье, уже оплаченное миллионами жизней. И моя, в принципе не очень гениальная и толковая жизнь – она ими оплачена.

Те, кто шел с ними, кто успел, харкая кровью, уползти с горящих высот. Те, кто родился в голодных пустых военных избах под рокот орудий и детство провел у черных рупоров репродукторов, как молитвы, слушая сводки с фронтов. Те, кто пришел им на смену у станков и в полях. Те, чье детство прошло на стройках восстановления разрушенной страны. Они понимали, какова цена и как оплатить этот кредит. Поэтому они полетели в космос, когда тела павших еще не успели зарасти травой. Они строили электростанции и поворачивали реки вспять. Они делали все, что не успели, не смогли сделать оставшиеся на высотах.

А понимаем ли мы эту цену? Задумывались ли хоть раз или принимаем эту, данную нам, жизнь просто, как должное? Понимаем ли мы, что, если бы не они, не было бы и нас, ведь все мы должны были быть уничтожены, как нация. Что вынесли они ради каждого нашего прожитого дня? Ради того, который мы иногда клянем за неудачливость. Ради того дня, который проводим в праздном безделье или пьяном угаре, в похмельном бреду или в бестолковом шатании по магазинам? Понимаем ли, что каждая эта минута имеет цену? Ценой этой минуты стала чья-то не менее драгоценная, чем наша, жизнь. Ее ценой стала жизнь, может быть, более талантливого и, безусловно, более честного человека. Эта страшная цена уже заплачена. Они не заберут эту плату, и мы это знаем. Даже если бы они могли выбирать, они бы все равно заплатили бы за нас этот кредит. Они тогда, умирая, думали о нас, о тех, кого не знали и знать не могли. А мы?

Мы очень много и очень часто в последнее время говорим о Родине, о патриотизме, пытаемся учить своих детей. Мы так много и навязчиво об этом говорим, что кажется сами себе пытаемся объяснить, что же это такое – Родина. Что же такое патриотизм? Мы продолжаем жить в кредит, уже беря этот кредит у своих детей. Отбирая у них Родину, веру в честность, порядочность, красоту. У всего есть цена, и каждому придется вернуть свой кредит перед прошлым и перед будущим. Для того, чтобы отдать долг, нужно главное – осознать заплаченную цену. Закройте в тишине глаза, зажмурьтесь до черноты, посидите так пять минут и представьте, что это НАВСЕГДА! А потом откройте глаза. Вы увидите деревья и солнечный день – это нам подарили они. Долг перед ними, чтобы этот день увидели наши внуки. Этот, а не равнодушно серый, похмельносизый или рожденный окриком команды «Встать» на чужом языке.