Те, кто занимается поиском пропавших без вести давно, поисковики старой школы любят тишину. Они и по лесу ходят по одному, вставая на вахту небольшими группами таких же «стариков» или «хуторами» отдельно от общих лагерей. В их «хабаре» редко увидишь гитару или радиоприемник, там только нужное для работы. На «хуторах» нет посиделок у костра и ночных задушевных разговоров. Короткое обсуждение лесных новостей, которые каждый принес со своего маршрута, изготовление только им понятных схем огрызком карандаша на куске коробки от тушенки, схем больше похожих на наскальную живопись, но от этого не менее информативных, чем крутые генштабовские или гугловские карты. Разговор на «хуторах» почти всегда о войне и солдатах.

Почему так? Потому что надо увидеть и почувствовать войну, чтобы найти убитого надо идти не по лесу, а по войне, надо слышать ее дыхание. Искать. Что искать? Останки погибших? Память? Или себя в этом мире и смысл своей жизни, сравнивая ее с миллионами других более коротких, но и более ярких и наполненных смыслом служения и жертвенности во имя высшей цели? Все чаще и чаще молодежь говорит о Долге. Их так учат, они отдают Долг павшим. Долг в том, чтобы найти и захоронить останки погибшего в бою за Родину своего сверстника. Они не видят войну, она уже далеко от них, они правы в чем-то. Но их дальнейшая, только начинающаяся жизнь, будет подчинена другому, другим, пока не им и не нам неизвестным целям и задачам. Так и что у них не останется долга перед целым выкошенным войной поколением? Дальше можно спокойно идти по жизни, изредка вспоминая о своих наполненных суровой романтикой поездках на Вахту Памяти? Исходя из этой философии, да.

Но что же происходит с единицами тех, кто остается? Кто из года в год, наплевав на отпуска и уют едут в лес. Тех, кто немыми тенями трется у «хуторов», слушая неспешные беседы «стариков», тех, кто просит научить видеть войну. Их немного, но по счастью они есть. Эти понимают, что что-то не так. Что-то намного сложнее в этой работе, в этой задаче, в этой философии. Зачем, почему и как этот Долг объять?

А на «хуторах», глядя на алеющие угли затухающего костра или на белые искры звезд в иссиня-чёрном небе, понимают, мы здесь не для того, чтобы отдать Долг, его невозможно отдать. Мы здесь для того, чтобы осознать всю глубину этого Долга, осознать и, по возможности, взвалить его на себя. Попробовать за две недели в теплой палатке и спальнике, пусть без привычных благ цивилизации, почувствовать, что такое жить четыре года в земле под дождем и снегом, под снарядами и бомбами. Хоронить товарищей и идти дальше. Орать на госпитальных столах от дикой боли в разодранном теле и через несколько недель возвращаться обратно сюда, где эта боль родилась. Видеть, как рядом снопами навсегда валятся в болотную чернь твои товарищи и, стиснув зубы, шаг за шагом идти на пулеметы. Осознание глубины этого неподъемного Долга приходит с каждой прошедшей через твои руки судьбой. С каждым подвигом, совершенным известным тебе по имени или оставшимся на земле навсегда неизвестным солдатом.

В чем подвиг каждого? Он в целеустремленности и самопожертвовании ради будущего. И ты понимаешь, чем больше живешь, чем больше возвращаешь и хоронишь, тем больше осознаешь, что Долг этот не оплатить. Да и не просят они оплаты, они нуждаются в осознании и памяти. Осознание – не массовый продукт, осознание любит тишину. Оно может прийти у старой заросшей фронтовой дороги, чье направление чуть угадывается среди стволов деревьев, оно может обернутся веселым, веснушчатым лицом молодого солдата в шинели не по росту, в заляпанных грязью обмотках, в большой каске, не по сезону перекрашенной в белый цвет. Ухмыльнуться, глядя на тебя смеющимися глазами, подмигнуть задорно: «Ну что, сидишь? Помни!» и убежать догонять сереющий в далеком тумане, в такт шагам, качающийся строй. Оно может ворваться в голову воем падающего, горящего самолета, промелькнуть кровью на разбитом пулями «фонаре» кабины и вспыхнуть последним взглядом с окровавленного лица, навалившегося на штурвал парня в летном шлеме. Оно, осознание это, может прийти с запахом сгоревшей в огне деревни, постучатся откуда-то из самих твоих кишок отрывистыми, гортанными командами на чужом языке и осыпаться падающими в яму телами стариков, женщин и детей, надавить на голову последним залпом расстрельной команды. Осознание - это десятки, сотни, тысячи лиц увиденных тобой в выбеленных землей, оскаленных черепах твоих соотечественников. Они тоже разные: добрые, злые, веселые и не очень, беззаботные и обремененные думами, одно у них общее - отданный Долг. Долг перед будущим и перед своей страной.

Так и что же делать с этим осознанием Долга? Да жить! Жить и становиться лучше. Жить в полную грудь, жить так, чтобы в конце пути увидеть не только свет в конце тоннеля, но и, обернувшись, видеть свет в начале пути. И, усмехнувшись, припустить вдогонку за веснушчатым пареньком в смешной белой не по сезону каске и шинели не по росту.